Прочесть книгу мне посоветовал человек, который до идиотизма убеждён, что всё в этом мире "выгода", а все ценности созданы тоже для "выгода". Вообщем, разочаровавшийся в мире приверженец политики Мустафы Фонда.

Когда начала читать меня, критическую индивидуалистку, охватило мерзкое, но завлекающее чувство. Противно о того, что всё под копирку, но интересно " а что могло бы быть?".
По факту и в целом, книга вполне округленный элемент современного общества. Это знаете, когда люди ещё не на всю сотку рабы, а процентов так на 60. Хаксли усилил примерную цифру и показал к чему может привести наша "стабильность - хребет общества". Всё верно, я согласна, после Сталина мы ещё не можем отойти от морали коллективизма. Нас приучают к нему в школах, университетах. Потому что так легче и легче всем. Особенно воротилам нашего мира. И я даже считаю, что так и должно быть, но на долю двойного водорода всегда найдется кислород. И именно кислородом являются люди свободомыслящие и вольные. Тот кислород, благодаря которому мир ещё не зачерственел, благодаря которому создаются картины, фотографии, архитектура и так далее. В мире Олдоса, благо, есть такой кислород. Я кстати до сих пор не могу понять продуктом какого пути является Гемгольц, ладно Бернард, у него там что-то смешали, но Гемгольц то как?

Ну так вот, и этот кислород он и там движет! Кто у нас великий форд божий? Человек, который в "сейфе прячет библию, а на полках Форда" - главноуправитель, Мустафа. Он такой же индивидуалист, но своим коренным альтруизмом (что опять показывает содержание души в этом человеке) выбрал работу на счастье обществу! Потому что понимает, что жизнь малонасыщенная кислородом приводит к кислородному голоданию, а без него и вовсе к исчезновению.

Чисто с женской стороны, меня привлекла дама-кентавр Линайна. Особь ещё та, сексуальная, влекомая, но пробка. Она, кстати, и является зеркалом многих барышень (с большими губами и пустыми головами) 2017 года. Ну и тут опять же всё сводится к "живому уму". Всякий ширпотреб на неё ведётся, ну а те, кто хоть немного понимают, что ничего хорошего кроме "застежки, которая аккуратно расстегивается" в ней нет.

Внимание, ниже спойлер!
Конец, в принципе я ожидала. Он, гонимый своей собственной натурой, изолировался о всех этих квадр, а других отправили к братьям по "испорченной, но такой настоящей" крови.

Вообщем, совет на века: Если вы хотя бы чуть-чуть не являетесь продуктом социальной анонимности, и смакуете личную отвагу и натурализм, то либо принимайте (но не впускайте в себя общество), чтобы вас отослали на острова, как Бернарда с Гемгольцем, либо готовьте ветки для лука;)

“О дивный новый мир” – сатирическое, антиутопическое произведение Олдоса Хаксли, написанное в 1932 году. Действие романа разворачивается в городе далёкого будущего – в 26 веке 2541 года. Общество мира живёт в едином государстве и представляет собой общество потребления. Причём потребление возведено в культ и, в принципе, его можно назвать самим смыслом существования человека.

В мире Олдоса Хаксли людей выращивают в специальных инкубаториях методом биологической унификации (метод бокановскизации). В процессе развития эмбрионов делят на пять основных каст, из которых и состоит общество. Каждая каста обладает разными умственными и физическими способностями. К примеру, для эмбрионов самой примитивной касты “эпсилоны” в определённый момент развития сокращают подачу кислорода, в итоге, их умственные способности и физическое развитие качественно ниже представителей остальных каст. Это создано с целью формирования страт () в обществе. Людей физиологически и психологически “программируют” заранее на выполнение определённого вида работ. Чтобы кастовая система не развалилась, с помощью гипнопедии (методика обучения во время сна) у людей формируют презрение по отношению к низшей касте, любовь – к высшей и гордость – по отношению к своей. Подавляющее большинство возникающих психологических проблем общества решается с помощью наркотического средства, который в романе называется сома.

Семьи и брака в таком обществе нет. Более того, терминология и поведение, присущие данным институтам, считаются неприличными и осуждаемыми. К примеру, слова “мать” и “отец” – интерпретируются как одни из самых грязных ругательств. В обществе потребления преобладает культ секса, нет никаких возвышенных чувств, а наличие постоянного партнёра считается крайне неприличным…

Не будем затрагивать художественную составляющую произведения. У здравомыслящего человека возникнет негативное отношение к обществу, описанному Олдосом Хаксли. Почему? В данной системе игнорируется природная составляющая человека. По сути, описано стадо ультрасовременных рабов, движущихся по программе и желанию пастуха, причём, вмешавшегося в генетику. С точки зрения долгосрочной перспективы такое общество не имеет будущего, не говоря уж о перспективах эволюционного развития. Более вероятно накопление генетических ошибок и, как следствие – полное вырождение уже через несколько поколений. Ведь человеческая жизнь, по крайней мере, имеет одну цель – освоение генетически обусловленного потенциала. А какой потенциал у заранее запрограммированного на генетическом уровне раба?

Можно ли проводить параллели деструктивного общества из книги “О дивный новый мир” с реально существующим обществом? Безусловно! Если вы внимательно изучите современные и примените к реально существующим системам (кино, телевидение, СМИ и т.д.), то придёте к не очень радужным выводам. Общество, имеет вектор направленности. А из чего он проистекает? Та же “фабрика развлечений” не является нейтральной. Кино, музыка, телевидение, информация в интернете и т.д. показывают, как должно работать общество, предлагая зрителю (в первую очередь подрастающему поколению) модель поведения в нём…

Незадолго до смерти, 20 марта 1962 года, Олдос Хаксли выступил в Беркли и признался, что его бестселлер “О дивный новый мир” базировался не на вымысле, а на том, что “элита” планировала осуществить на самом деле:

…И здесь я хотел бы сделать краткое сравнение притчи “Прекрасный новый мир” с другой притчей, изданной гораздо позже – книгой Джорджа Оруэлла с названием “1984”. Я склонен думать, что научные диктатуры будущего будут иметь место во многих частях мира и будут, вероятнее всего, близки к модели моей книги, чем к модели Оруэлла “1984” и будут ближе не из-за гуманных соображений научных диктаторов, а просто потому что модель “Прекрасного нового мира” на много более рациональна, чем другая. Но если вы сможете заставить людей согласиться на положение дел, на обстоятельства своей жизни, на состояние рабства… В общем, мне кажется, что первопричина коренных изменений, с которой мы сегодня сталкиваемся, это именно то, что мы находимся в процессе развития целого ряда методов, которые позволят управляющей олигархии, которая всегда существовала и, предположительно, будет существовать, заставить людей, фактически, полюбить своё рабство. Людей можно заставить наслаждаться состоянием дел, которыми по самому скромному стандарту, они по идее не должны наслаждаться. И эти методы, по моему разумению – просто детальная отточка более старых методов террора, потому что они уже объединяют методы террора с методами одобрения. В общем существует большое количество различных метод. Есть, например, фармакологический метод и это то, о чём я говорил в своей книге. И как результат, вы можете вообразить эйфорию, которая делает людей полностью счастливыми, даже при самых отвратительных обстоятельствах, что их окружают. И я уверен, что такие вещи возможны…

“О дивный новый мир”. Мнение о книге Олдоса Хаксли

Олдос Хаксли «О дивный новый мир»

Английский писатель Олдос Хаксли стал одним из первых, кто задался вопросом платы за свою счастливую жизнь. Какую цену способен человек заплатить за счастье? Над выводами, которые привел писатель, и трактовками этих выводов профессионалы размышляют более 70 лет.

Можно ли построить общество без свободы выбора и действия? В мире, который изображает Хаксли, для благополучия необходимо устранить все мыслимые неприятности - социальную несправедливость, войны, бедность, зависть и ревность, несчастную любовь, болезни, драмы родителей и детей, старость и страх смерти, творчество и искусство. В общем, все то, что принято называть жизнью. Взамен же придется отказаться от «сущего пустяка» - свободы: свободы располагать собой, свободы выбора, свободы любить, свободы творческой, социальной и интеллектуальной деятельности.

В государстве, созданном Хаксли, правит технократия. И речь идет не только о мире современных пятидесятиэтажных зданий, летающих автомобилей и высоких технологий. После жестокой и кровопролитной девятилетней войны нового и старого миров наступила Эра Форда. Писатель неслучайно присвоил своему миру имя знаменитого американского инженера, основателя Ford Motor Company - Генри Форда. Многим он известен тем, что впервые стал использовать промышленный конвейер для поточного производства автомобилей. Кроме того, его успехи в экономической сфере дали жизнь такому непростому политэкномическому направлению, как Фордизм.

В мире Хаксли летоисчисление ведётся с года выпуска модели автомобиля «Форд Т». Существует и почтительное обращение, «его фордейшество», и брань - «форд с ним», «форд его знает». Форд - вот имя Бога этой утопии. Неслучайно, что после войны в церквях крестам отпилили верхушку, так чтобы получилась буква "Т". Креститься принято также «т-образно».

Из слов одного из главноуправителей этого мира, Мустафы Монда, мы узнаем, что Форд и Фрейд для жителей - один и тот же человек. Немецкий психолог, основатель психоанализа у Хаксли оказывается тоже «виноватым» в устройстве нового мира. Прежде всего, развитие в утопии получили его выделение специфических фаз психосексуального развития личности и создание теории эдипова комплекса. Разрушение института семьи - вот заслуги учения Фрейда, производство клонов - «дело рук» Форда.

Будущее - место, где все живое под запретом. В будущем все создается искусственно, и люди больше не живородящие. Вернее, такая возможность остается, но строжайше запрещена. Оплодотворённые искусственным способом яйцеклетки выращивают в специальных Инкубаториях. Этот процесс называется "эктогенезом" Олдос Хаксли «О дивный новый мир» Изд. АСТ, 2006 г., стр. 157 . Раньше технологию, изобретенную некими Пфитцнером и Кавагучи, было невозможно применить, ведь мешали нормы морали и религии, в частности в книге говорится о христианских запретах. Но теперь никаких сдерживающих обстоятельств нет, людей производят согласно плану: сколько особей того или иного типа необходимо обществу в данный момент, столько и создадут. Сначала зародыши выдерживаются в определённых условиях, потом они появляются на свет из стеклянных бутылей -- это называется Раскупоркой. Однако их нельзя назвать полностью идентичными: их внешность слегка отличается, есть имена, а не порядковые номера эмбрионов.

Кроме того, существуют пять разных каст: альфы, беты, гаммы, дельты и эпсилоны. В этой классификации альфы - это люди первого сорта, работники умственного труда, а эпсилоны - люди низшей касты, способные лишь к однообразному физическому труду. У каждого класса есть своя униформа: альфа ходят в сером, бета - в красном, гамма - в зеленом, дельта - в хаки, а эпсилоны - в черном.

Младенцы и воспитываются, и обучаются по-разному, но каждой обязательно прививается пиетет перед более высокой кастой и презрение к кастам низшим. Они растут в государственных обучающих центрах, как какие-то подопытные грызуны: «Няни побежали выполнять приказание и минуты через две возвратились; каждая катила высокую, в четыре сетчатых этажа, тележку, груженную восьмимесячными младенцами, как две капли воды похожими друг на друга» Олдос Хаксли «О дивный новый мир» Изд. АСТ, 2006 г. стр.163.

Обучение младенцев ведут в том числе и с помощью гипнопедии. Во время сна им включают записи с догмами дивного нового мира и нормами поведения той или иной касты. Поэтому каждый с детства знает гипопедические поговорки: «Каждый принадлежит всем», «Сомы грамм - и нет драм», «Чистота -- залог благофордия». Также, маленьких «существ» с детства учат сексуальной распущенности. В мире Хаксли стыдно и неправильно встречаться с кем-то одним. Это вызывает осуждение. И мужчины, и женщины постоянно меняют партнеров. Таким образом, стараются избежать любых проявлений чувств привязанности и любви.

«Стабильность, устойчивость, прочность. Без стабильного общества немыслима цивилизация. А стабильное общество немыслимо без стабильного члена общества» Олдос Хаксли «О дивный новый мир» Изд. АСТ, 2006 г. стр.178, - говорит главноуправитель Монд.

Главное, по мысли строителей утопии, - это гарантированное счастье, в данном случае - комфорт, который может создать наука.

Секрет вечной утопии прост - человека к ней готовят в зародышевом состоянии. Кузница кадров - это система инкубаторов, где выращивают представителей разных слоев общества, их обучают социальным ролям. А главное - никто никогда не выразит недовольство своим положением в обществе. К тому же, любая неприятная ситуация, любой стресс решается приемом особого наркотика - сомы, - который в зависимости от дозировки позволяет забыть любые проблемы.

Надо сказать, что в антиутопическом мире Хаксли в рабстве своем далеко не равны все «счастливые младенцы». Если «дивный новый мир» не может предоставить всем работу равной квалификации -- то «гармония» между человеком и обществом достигается за счет преднамеренного уничтожения в человеке всех тех интеллектуальных и эмоциональных предрасположенностей: это и высушивание мозга будущих рабочих, и внушение им ненависти к цветам и книгам посредством электрошока.В той или иной степени несвободны от «адаптации» все обитатели «дивного нового мира» -- от «альфы» до «эпсилона», и смысл этой иерархии заключен в словах Главноуправителя, которые он произносит в финале романа: «Общество же целиком состоящее из альф, обязательно будет нестабильно и несчастливо. Вообразите вы себе завод, укомплектованный альфами, то есть индивидуумами разными и розными, обладающими хорошей наследственностью и по формовке своей способными - в определенных пределах - к свободному выбору и ответственным решениям. Альфы могут быть вполне добротными членами общества, но при том лишь условии, что будут выполнять работу альф. Только от эпсилона можно требовать жертв, связанных с работой эпсилона, - по той просто причине, что для него это не жертвы, а линия наименьшего сопротивления, привычная жизненная колея… Конечно, каждый из нас проводит свою жизнь в бутыли. Но если нам выпало быть альфами, то бутыли наши огромного размера сравнительно с бутылями низших каст» Олдос Хаксли «О дивный новый мир» Изд. АСТ, 2006 г. 293-294.

Альфы не управляют этим миром, они счастливы в своей несвободе. Правда, генетические сбои дают возможность мыслить «за гранями». Как, например, главному герою - Бернарду Марксу. Вспомним, он не до конца понимает, к чему стремится, но его стремление - это уже порыв, это желание свободного человека. А если бы не было этого стремления - не было бы и героя.

В дивном новом мире существуют определенные люди, которые понимают, что происходит, так называемые «главноуправители мира». В романе представлен один из них - Мустафа Монд. Естественно, он знает гораздо больше своих поданных. Он способен оценить тонкую мысль, смелую идею или революционный проект.

Другой пласт людей, которые свободны, но не понимают, что происходит - это дикари. Они живут в резервациях, и их нравы, их боги, их понимание мира - осталось на прежнем уровне. Они свободны мыслить, но не свободны физически. В этом и состоит конфликт антиутопии - «дикарь» видит этот новый, дивный мир и не может принять его штампы, его однообразность, его течение. Ему не чужды страсти, ему не чужды чувства, но прогресс ему не нужен.

Во время агитационной беседы с дикарем, управитель поясняет, что он может нарушать правила, ведь он устанавливает законы. Экономист и философ Фридрих фон Хайек как-то сказал: «Чем выше умственные способности и уровень образования отдельных индивидуумов, тем резче разнятся их вкусы и взгляды и тем меньше шансов, что они единодушно примут какую-то конкретную иерархию ценностей» Институт Свободы Московский Либертариум, глава VII "Кто кого?" http://www.libertarium.ru/l_lib_road_viii . Таким образом, для общества будущего нужная программа, нужен план, но никак не индивидуальности. Это подтверждают главные идеи, представленные в утопии. Вот почему нужно создавать штампы, не индивидуальности (мы говорим о детях).

В первую очередь, это взгляд на историю как на ненужное наследие. Все, что было достигнуто до Форда (нового Бога) - перечеркнуто. Этого не существует. У Оруэлла в «1984» история также нещадно уничтожалась. Человеку незачем знать ошибки прошлого, чтобы строить утопию.

Второй момент - это отказ от социального института семьи. В этом мире слова «мать», «отец» стали синонимами нецензурностей: «господь наш Фрейд (Форд) первый раскрыл гибельные опасности семейной жизни…» Олдос Хаксли «О дивный новый мир» Изд. АСТ, 2006 г, стр. 175. Именно семья, именно близкое окружение формирует человека как личность. Но ее больше нет, потому цель достигнута и есть клоны.

И третье - уничтожение искусства и науки: «Эту цену нам приходится платить за стабильность. Пришлось выбирать между счастьем и тем, что называли когда-то высоким искусством. Мы пожертвовали высоким искусством. Мы науку держим в шорах. Конечно, истина от этого страдает. Но счастье процветает. А даром ничего не дается. За счастье приходится платить» Олдос Хаксли «О дивный новый мир» Изд. АСТ, 2006 г, стр..

Путь утопии Хаксли таков. Общество будет насильно счастливо, но не узнает об этом. Их «счастье в пробирке» незыблемо. А последним ошарашенным дикарям остается прозябать в своих резервациях, потому что принять такой мир пусть не очень образованный, но здравомыслящий человек просто-напросто не в состоянии.

роман антиутопический хаксли оруэлл

Утопии оказались гораздо более осуществимыми, чем казалось раньше. И теперь стоит другой мучительный вопрос, как избежать их окончательного осуществления… Утопии осуществимы… Жизнь движется к утопиям. И открывается, быть может, новое столетие мечтаний интеллигенции и культурного слоя о том, как избежать утопий, как вернуться к не утопическому обществу, к менее «совершенному» и более свободному обществу.

Николай Бердяев

Печатается с разрешения The Estate of Aldous Huxley и литературных агентств Reece Halsey Agency, The Fielding Agency и Andrew Nurnberg.

© Aldous Huxley, 1932

© Перевод. О. Сорока, наследники, 2011

© Издание на русском языке AST Publishers, 2016

Серое приземистое здание – всего лишь в тридцать четыре этажа. Над главным входом надпись: «ЦЕНТРАЛЬНО-ЛОНДОНСКИЙ ИНКУБАТОРИЙ И ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ ЦЕНТР», и на геральдическом щите – девиз Мирового Государства: «ОБЩНОСТЬ, ОДИНАКОВОСТЬ, СТАБИЛЬНОСТЬ».

Огромный зал на первом этаже обращен окнами на север, точно художественная студия. На дворе лето, в зале и вовсе тропически жарко, но по-зимнему холоден и водянист свет, что жадно течет в эти окна в поисках живописно драпированных манекенов или нагой натуры, пусть блеклой и зябко-пупырчатой, – и находит лишь никель, стекло, холодно блестящий фарфор лаборатории. Зиму встречает зима. Белы халаты лаборантов, на руках перчатки из белесой, трупного цвета, резины. Свет заморожен, мертвен, призрачен. Только на желтых тубусах микроскопов он как бы сочнеет, заимствуя живую желтизну, – словно сливочным маслом мажет эти полированные трубки, вставшие длинным строем на рабочих столах.

– Здесь у нас Зал оплодотворения, – сказал Директор Инкубатория и Воспитательного Центра, открывая дверь.

Склонясь к микроскопам, триста оплодотворителей были погружены в тишину почти бездыханную, разве что рассеянно мурлыкнет кто-нибудь или посвистит себе под нос в отрешенной сосредоточенности. По пятам за Директором робко и не без подобострастия следовала стайка новоприбывших студентов, юных, розовых и неоперившихся. При каждом птенце был блокнот, и, как только великий человек раскрывал рот, студенты принимались яро строчить карандашами. Из мудрых уст – из первых рук. Не каждый день такая привилегия и честь. Директор Центрально-Лондонского ИВЦ считал всегдашним своим долгом самолично провести студентов-новичков по залам и отделам. «Чтобы дать вам общую идею», – пояснял он цель обхода. Ибо, конечно, общую идею хоть какую-то дать надо – для того, чтобы делали дело с пониманием, – но дать лишь в минимальной дозе, иначе из них не выйдет хороших и счастливых членов общества. Ведь, как всем известно, если хочешь быть счастлив и добродетелен, не обобщай, а держись узких частностей; общие идеи являются неизбежным интеллектуальным злом. Не философы, а собиратели марок и выпиливатели рамочек составляют становой хребет общества.

«Завтра, – прибавлял он, улыбаясь им ласково и чуточку грозно, – наступит пора приниматься за серьезную работу. Для обобщений у вас не останется времени. Пока же…»

Пока же честь оказана большая. Из мудрых уст и – прямиком в блокноты. Юнцы строчили как заведенные.

Высокий, сухощавый, но нимало не сутулый, Директор вошел в зал. У Директора был длинный подбородок, крупные зубы слегка выпирали из-под свежих, полных губ. Стар он или молод? Тридцать ему лет? Пятьдесят? Пятьдесят пять? Сказать было трудно. Да и не возникал у вас этот вопрос; ныне, на 632-м году эры стабильности, Эры Форда, подобные вопросы в голову не приходили.

– Начнем сначала, – сказал Директор, и самые усердные юнцы тут же запротоколировали: «Начнем сначала». – Вот здесь, – указал он рукой, – у нас инкубаторы. – Открыл теплонепроницаемую дверь, и взорам предстали ряды нумерованных пробирок – штативы за штативами, стеллажи за стеллажами. – Недельная партия яйцеклеток. Хранятся, – продолжал он, – при тридцати семи градусах; что же касается мужских гамет, – тут он открыл другую дверь, – то их надо хранить при тридцати пяти. Температура крови обесплодила бы их. (Барана ватой обложив, приплода не получишь.)

И, не сходя с места, он приступил к краткому изложению современного оплодотворительного процесса – а карандаши так и забегали, неразборчиво строча, по бумаге; начал он, разумеется, с хирургической увертюры к процессу – с операции, «на которую ложатся добровольно, ради блага Общества, не говоря уж о вознаграждении, равном полугодовому окладу»; затем коснулся способа, которым сохраняют жизненность и развивают продуктивность вырезанного яичника; сказал об оптимальной температуре, вязкости, солевом содержании; о питательной жидкости, в которой хранятся отделенные и вызревшие яйца; и, подведя своих подопечных к рабочим столам, наглядно познакомил с тем, как жидкость эту набирают из пробирок; как выпускают капля за каплей на специально подогретые предметные стекла микроскопов; как яйцеклетки в каждой капле проверяют на дефекты, пересчитывают и помещают в пористый яйцеприемничек; как (он провел студентов дальше, дал понаблюдать и за этим) яйце приемник погружают в теплый бульон со свободно плавающими сперматозоидами, концентрация которых, подчеркнул он, должна быть не ниже ста тысяч на миллилитр; и как через десять минут приемник вынимают из бульона и содержимое опять смотрят; как, если не все яйцеклетки оказались оплодотворенными, сосудец снова погружают, а потребуется, то и в третий раз; как оплодотворенные яйца возвращают в инкубаторы, и там альфы и беты остаются вплоть до укупорки, а гаммы, дельты и эпсилоны через тридцать шесть часов снова уже путешествуют с полок для обработки по методу Бокановского.

– По методу Бокановского, – повторил Директор, и студенты подчеркнули в блокнотах эти слова.

Одно яйцо, один зародыш, одна взрослая особь – вот схема природного развития. Яйцо же, подвергаемое бокановскизации, будет пролиферировать – почковаться. Оно даст от восьми до девяноста шести почек, и каждая почка разовьется в полностью оформленный зародыш, и каждый зародыш – во взрослую особь обычных размеров. И получаем девяносто шесть человек, где прежде вырастал лишь один. Прогресс!

«Яйцо почкуется», – строчили карандаши.

Он указал направо. Конвейерная лента, несущая на себе целую батарею пробирок, очень медленно вдвигалась в большой металлический ящик, а с другой стороны ящика выползала батарея уже обработанная. Тихо гудели машины. Обработка штатива с пробирками длится восемь минут, сообщил Директор. Восемь минут жесткого рентгеновского облучения – для яиц это предел, пожалуй. Некоторые не выдерживают, гибнут; из остальных самые стойкие разделяются надвое; большинство дает четыре почки; иные даже восемь; все яйца затем возвращаются в инкубаторы, где почки начинают развиваться; затем, через двое суток, их внезапно охлаждают, тормозя рост. В ответ они опять пролиферируют – каждая почка дает две, четыре, восемь новых почек, – и тут же их чуть не насмерть глушат спиртом; в результате они снова, в третий раз, почкуются, после чего уж им дают спокойно развиваться, ибо дальнейшее глушение роста приводит, как правило, к гибели. Итак, из одного первоначального яйца имеем что-нибудь от восьми до девяноста шести зародышей – согласитесь, улучшение природного процесса фантастическое. Причем это однояйцевые, тождественные близнецы – и не жалкие двойняшки или тройняшки, как в прежние живородящие времена, когда яйцо по чистой случайности изредка делилось, а десятки близнецов.

– Десятки, – повторил Директор, широко распахивая руки, точно одаряя благодатью. – Десятки и десятки.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Затяжное самогрызенье, по согласному мнению всех моралистов, является занятием самым нежелательным. Поступив скверно, раскайся, загладь, насколько можешь, вину и нацель себя на то, чтобы в следующий раз поступить лучше. Ни в коем случае не предавайся нескончаемой скорби над своим грехом. Барахтанье в дерьме — не лучший способ очищения.

В искусстве тоже существуют свои этические правила, и многие из них тождественны или, во всяком случае, аналогичны правилам морали житейской. К примеру, нескончаемо каяться, что в грехах поведения, что в грехах литературных, — одинаково малополезно. Упущения следует выискивать и, найдя и признав, по возможности не повторять их в будущем. Но бесконечно корпеть над изъянами двадцатилетней давности, доводить с помощью заплаток старую работу до совершенства, не достигнутого изначально, в зрелом возрасте пытаться исправлять ошибки, совершенные и завещанные тебе тем другим человеком, каким ты был в молодости, безусловно, пустая и напрасная затея. Вот почему этот новоиздаваемый «О дивный новый мир» ничем не отличается от прежнего. Дефекты его как произведения искусства существенны; но, чтобы исправить их, мне пришлось бы переписать вещь заново — и в процессе этой переписки, как человек постаревший и ставший Другим, я бы, вероятно, избавил книгу не только от кое‑каких недостатков, но и от тех достоинств, которыми книга обладает. И потому, преодолев соблазн побарахтаться в литературных скорбях, предпочитаю оставить все, как было, и нацелить мысль на что‑нибудь иное.

Стоит, однако, упомянуть хотя бы о самом серьезном дефекте книги, который заключается в следующем. Дикарю предлагают лишь выбор между безумной жизнью в Утопии и первобытной жизнью в индейском селении, более человеческой в некоторых отношениях, но в других — едва ль менее странной и ненормальной. Когда я писал эту книгу, мысль, что людям на то дана свобода воли, чтобы выбирать между двумя видами безумия, — мысль эта казалась мне забавной и, вполне возможно, верной. Для пущего эффекта я позволил, однако, речам Дикаря часто звучать разумней, чем то вяжется с его воспитанием в среде приверженцев религии, представляющей собой культ плодородия пополам со свирепым культом penitente . Даже знакомство Дикаря с твореньями Шекспира неспособно в реальной жизни оправдать такую разумность речей. В финале‑то он у меня отбрасывает здравомыслие; индейский культ завладевает им снова, и он, отчаявшись, кончает исступленным самобичеванием и самоубийством. Таков был плачевный конец этой притчи — что и требовалось доказать насмешливому скептику‑эстету, каким был тогда автор книги.

Сегодня я уже не стремлюсь доказать недостижимость здравомыслия. Напротив, хоть я и ныне печально сознаю, что в прошлом оно встречалось весьма редко, но убежден, что его можно достичь, и желал бы видеть побольше здравомыслия вокруг. За это свое убеждение и желание, выраженные в нескольких недавних книгах, а главное, за то, что я составил антологию высказываний здравомыслящих людей о здравомыслии и о путях его достижения, я удостоился награды: известный ученый критик оценил меня как грустный симптом краха интеллигенции в годину кризиса. Понимать это следует, видимо, так, что сам профессор и его коллеги являют собой радостный симптом успеха. Благодетелей человечества должно чествовать и увековечивать. Давайте же воздвигнем Пантеон для профессуры. Возведем его на пепелище одного из разбомбленных городов Европы или Японии, а над входом в усыпальницу я начертал бы двухметровыми буквами простые слова: "Посвящается памяти ученых воспитателей планеты. Si monumentum requiris circumspice .

Но вернемся к теме будущего… Если бы я стал сейчас переписывать книгу, то предложил бы Дикарю третий вариант.